Ночной эльф
Тьма хорошо освещена, и оживают вещи на поверхности живой земли, мне снится - снится ли? - в глазницы снега намели до белизны те ветры, что грязны, как подпороговые одноразовые сны, и в снежной колотой пыли кристаллы холода легли.
Сиянием, пламенем - во тьму всё канет, если никому не задевать внутренних струн, не резать вен, и ран, и рун. Ни белых солнц, ни черных лун не разрывает небеса, и лунный круг выбит из рук вне солнечного колеса.
А звезды ранят, мудрость звёзд не ждёт ненужных подтверждений, неизданных черновиков. Её осколки - стариков и новорожденных детей сквозь цепь рождений и смертей - выносят в рваном шелке. Черное небо и клыки - бледны, близки и холодны. Все звезды - волки.
А мне, отбитой от битья, но равнодушной к ласкам - невыносимый холод бытия - равняет лица маскам, что льдом людским хранимы и больше не ранимы. Глаза сухие, как статья о пользе постоянства. Невыносимый мусор бытия... Пустынные пространства.
Сиянием, пламенем - во тьму всё канет, если никому не задевать внутренних струн, не резать вен, и ран, и рун. Ни белых солнц, ни черных лун не разрывает небеса, и лунный круг выбит из рук вне солнечного колеса.
А звезды ранят, мудрость звёзд не ждёт ненужных подтверждений, неизданных черновиков. Её осколки - стариков и новорожденных детей сквозь цепь рождений и смертей - выносят в рваном шелке. Черное небо и клыки - бледны, близки и холодны. Все звезды - волки.
А мне, отбитой от битья, но равнодушной к ласкам - невыносимый холод бытия - равняет лица маскам, что льдом людским хранимы и больше не ранимы. Глаза сухие, как статья о пользе постоянства. Невыносимый мусор бытия... Пустынные пространства.